— В тесноте и в обиде, — говорил отец, — так живут очень многие ленинградцы.
От Нейшлотского, по Лесному, в сторону Финляндского, можно пешком, но лучше на подножке трамвая или зайцем, 3 копейки — деньги, всего-то одна остановка, и вот Выборгский Дворец Культуры, ВДК. Он стал моим вторым домом. Читальный зал околдовывал размерами, тишиной и книжным запахом. Можно сидеть за столом, как будто он твой… А еще в ВДК было много кружков…
— У вас есть какой-нибудь спортивный кружок? — мама обратилась к толстой тетке, сидящей под плакатом: «Администратор».
— А что ты любишь? – толстуха подняла голову.
— Музыку, — отозвался я.
— Спорт и музыка, это тебе в хореографический, вот, здесь написано куда и когда, — она протянула мне обрывок бумаги.
— Там же одни девчонки, — заныл я
— А вот и нет, — администраторша оживилась, — Парменыч набирает в ансамбль только парней, не пожалеешь.
Зал походил на спортивный в школе, но казался больше из-за зеркал.
— Это Элла Марковна Шапиро, наш аккомпаниатор, а меня зовут Александр Парменович Шаров, — полноватый мужчина показался нам стариком, — набор в ансамбль закончен, начинаем работать, 3 раза в неделю, по 2 часа, — Парменыч был очень подвижен, метался по залу и размахивал руками, — мы покорим Ленинград, — он погладил лысину, и гаркнул, — к станку, работать.
Было много музыки и много работы: минут 40 — у станка, потом упражнения в зале, а дальше – танец, оттачивалось каждое движение, каждый поворот головы и даже улыбка.
Через несколько месяцев «Матросский танец» был готов. Нас выпустили на сцену ВДК. Потом привезли на телевидение, мне не понравилось, там было тесно и жарко от прожекторов.
И вот, наш номер включили в «Правительственный концерт» в Кировском театре. Начались ежедневные репетиции.
За час до начала концерта мы слонялись по сцене за занавесом в костюмах и гриме. Артисты появлялись и исчезали. Высокий мужчина во фраке наклонился, прилип к смотровой дырке в занавесе, пукнул, выругался и скрылся за кулисами.
Появился артист балета, во всем белом. Прыжка не было, он, просто, воспарил метра на полтора и даже замер на несколько мгновений, а потом плавно опустился. Казалось, что законы физики не для него. Мы ничего подобного не видели и не могли себе представить. Парменыч пожал ему руку и подвел танцора к нам:
— Запомните это имя, Юрий Соловьев, солист Кировского театра, — Парменыч вытер лысину платком, — а это мои «орлы», 25 парней от 9 до 12 лет, выступали на телевидении, а теперь здесь.
— Да, я тоже начинал в самодеятельности, — Соловьев продолжал разминать ступни, — через месяц на гастроли в Париж.
Все тело танцора было сбито из мышц, пуля отскочит, а клинок согнется.
— А Нуреев едет? – поинтересовался Парменыч
— Конечно. Почти вся балетная труппа, — Юрий помахал нам и скрылся.
Генерал-полковник Ивашутин сидел в своем кабинете на Лубянке за пустым столом, скрашивая время коньяком и воспоминаниями: «За спиной РККА, НКВД, СМЕРШ, МГБ, КГБ. Сколько врагов раскрыто и уничтожено… Все по велению партии и на благо трудового народа. А вот в замах засиделся, пора бы председателем КГБ стать. 1961 должен многое изменить на волне хрущевской оттепели…»
В дверь постучали.
— Капитан Синица по вашему…
— Садись Синица, — прервал его генерал, — ты ведь сопровождаешь балетную труппу в Париж?
— Так точно, — вскочил капитан
— Сиди, — Ивашутин махнул рукой, — так вот, привезешь Нуреева на Лубянку в наручниках, до окончания гастролей. Остальные мне здесь пока не нужны. Используй подручный материал, например, Соловьева, он ведь второй, а хочет быть первым.
— Юрий, – Синица вошел в гримерную Соловьева, — вас поселят в один номер с Нуреевым, понимаете, экономия, но если заметите что-нибудь странное, то сразу ко мне.
Соловьев проснулся среди ночи, Нуреев сидел на краю его кровати.
— Рудик, — Юрий щурился спросонья, — я люблю только женщин, ты же знаешь.
— Ну, да, знаю, извини, — Нуреев вернулся в свою постель, — а я, вот, люблю всех.
Сомнения не давали заснуть: «Инцидент ерундовый, — размышлял Соловьев, — а если это провокация, что если он донесет, а я промолчу?»
— Капитан, к вам можно? – Юрий постучал
— Нет, ничего не надо рассказывать, пишите, — Синица протянул лист бумаги и ручку Соловьеву, — опишите все что было и то, что могло бы произойти.
«Ну вот и майор» смаковал капитан КГБ, запечатывая донос в конверт.
— Рудольф, вам нужно срочно вернуться в Москву для участия в Правительственном концерте, — Синица дружелюбно улыбался, — я лечу с вами, скучать не будите.
— Мне нужно собраться, — Нуреев не очень-то верил в концерт, но понимал, что вынужден подчиниться.
Сомнения подтвердились в аэропорту. Его французская подруга, Клара Сент, шепнула на ухо:
— Ты должен пробиться к тем двум полицейским и объявить, что просишь политического убежища.
На следующий день французские газеты пестрели заголовками: «Прыжок в свободу»
Рудольф Нуреев много лет выступал в составе труппы лондонского Королевского балета. Был директором Гранд-опера, стал любимцем публики и самым богатым танцором.
Юрий Соловьев получил Заслуженного, а потом Народного артиста. А главное, он занял место Нуреева в балетной труппе театра.
В семидесятых в Кировском поставили «Сотворение Мира».
— Юра, на роль Бога, лучше тебя никого не найти, — хореограф выглядел серьезным, — ты будешь Богом, но должен показать, что Бога нет.
Это была самая одиозная роль блестящего танцора. Соловьев «летал» по сцене в белых одеждах, но было неясно, что он хотел передать.
После спектакля Юра закрылся на даче. Один. Можно громко кричать, никто не услышит:
— Я Бог! Ну какой из меня Бог? Вот Нуреев, он, действительно, Бог. Чтобы стать Богом, быть первым недостаточно, надо, чтобы тебя предали. Это я помог ему стать Богом.
Юра достал ружье, прижал подбородок к срезу ствола и нажал на курок.
Стекла взвизгнули. Юрия Соловьева не стало. Мир лишился выдающегося танцора. Ему было всего 36 лет.
Anatoly Agulyansky ·