
— Типа при первом выстреле свалил? — уточняет он.
— Ну да, вроде того, — неловко соглашаюсь я.
— Надо было свалить, — говорит он. – А мы, дураки, остались.
Я молчу, не зная, что сказать.
— Мы тут вообще в Канаду собрались, — продолжает он. – Начали оформляться, я даже свой французский вспомнил, представь. Все прошли, бумаги, собеседование, а тут – 7 октября.
— И что, все остановилось? – спрашиваю.
— Да нет, можно было уехать, в принципе.
— Ну и?
— Что ну? Остались.
— Почему?
— Говорю же тебе, потому что дураки, — сердится он.
— Еще не поздно поумнеть.
— Поздно, — вздыхает он. — Я вирус подцепил.
— Корону, что ли? Выздоровеешь.
— Да нет, — говорит и странно хихикает. — Я тут сдуру в волонтеры пошел. На юг съездил, помидоры собирать. Представляешь?
— И что? У тебя случился приступ любви к Израилю? Война кончится, и это пройдет.
— Циничная ты, — вздыхает он.
— Циничным всегда был ты. С чего вдруг такие сантименты?
— Да я сам не пойму, — с досадой восклицает он. — Вот могли же уехать в нормальный климат, в спокойное место, мне и работу там вроде обещали.
— Так езжай, — начинаю сердиться я. — Кончай страдать, собирай чемоданы и езжай.
— Не могу. Держит что-то. Не пускает.
— А жена?
— Говорит, чтобы я решал.
— А дочь?
— А что дочь? Ей и здесь хорошо, она здесь привыкла. На иврите шпарит, по-русски с израильским акцентом заговорила, представь. В Москве обе бабушки в шоке.
— А как же без сервиса? — язвительно интересуюсь я. — Как же без культуры, без достойных театров, без дизайна, без высокой моды? Ты же утверждал, что под каждой тыквенной претензией можешь подписаться.
— Не знаю, — говорит он. — Сам удивляюсь. Расслабляет этот ваш Левант. Снижает планку.
— А работа?
— Да я тут на помидорах с мужиком одним познакомился, я тебе пока рассказывать не буду, но можно что-то очень интересное замутить.
— Знаешь, — говорю, — давай встретимся, кофе попьем.
— Давай лучше с нами на помидоры, — предлагает он. — Мы в следующую пятницу опять поедем.
Прощаемся. Я сижу и думаю: что же такого есть в этой стране, что припаивает к ней намертво, что делает ее единственной и незаменимой, такой незаменимой, что даже тысячи ракет не могут нас отсюда согнать?
Может быть, это живущий в ней народ? Шумный, простодушный, упрямый, хитрый, веселый, безалаберный, терпеливый, жестоковыйный еврейский народ?
